Неточные совпадения
— Да, — сказала она, — но Толстой грубее. В нем много взятого от
разума же, из мутного источника.
И мне кажется, что ему органически враждебно
чувство внутренней свободы. Анархизм Толстого — легенда, анархизм приписывается к числу его достоинств щедростью поклонников.
Он видел, что в этой комнате, скудно освещенной опаловым шаром, пародией на луну, есть люди, чей
разум противоречит
чувству, но эти люди все же расколоты не так, как он, человек,
чувство и разум которого мучает какая-то непонятная третья сила, заставляя его жить не так, как он хочет.
«Почему у нее нет детей? Она вовсе не похожа на женщину,
чувство которой подавлено
разумом, да
и — существуют ли такие? Не желает портить фигуру, пасует перед страхом боли? Говорит она своеобразно, но это еще не значит, что она так же
и думает. Можно сказать, что она не похожа ни на одну из женщин, знакомых мне».
Самую любовь он обставлял всей прелестью декораций, какою обставила ее человеческая фантазия, осмысливая ее нравственным
чувством и полагая в этом
чувстве, как в
разуме, «
и может быть, тут именно более, нежели в
разуме» (писал он), бездну, отделившую человека от всех не человеческих организмов.
Духовное познание есть богочеловеческое познание, познание не
разумом и не
чувством, а целостным Духом.
Русская религиозная философия особенно настаивает на том, что философское познание есть познание целостным духом, в котором
разум соединяется с волей
и чувством и в котором нет рационалистической рассеченности.
В живописи найдете вы истинно услаждение не токмо
чувств, но
и разума.
Но воздух самодурства
и на нее повеял,
и она без пути, без
разума распоряжается судьбою дочери, бранит, попрекает ее, напоминает ей долг послушания матери
и не выказывает никаких признаков того, что она понимает, что такое человеческое
чувство и живая личность человека.
В которых шла за гробам мужа,
Как бедная вдова в слезах, —
И вот она жена другого;
Зверь без
разума, без
чувствГрустил бы долее...
Слова не волновали мать, но вызванное рассказом Софьи большое, всех обнявшее
чувство наполняло
и ее грудь благодарно молитвенной думой о людях, которые среди опасностей идут к тем, кто окован цепями труда,
и приносят с собою для них дары честного
разума, дары любви к правде.
— Такая же, как между всякой философией
и религией: первая учит познавать сущность вещей посредством
разума, а религия преподает то, что сказано в божественном откровении; но путь в достижении того
и другого познания в мистицизме иной, чем в других философских системах
и в других вероучениях, или, лучше сказать, оба эти пути сближены у мистиков: они в своей философии ум с его постепенным ходом, с его логическими выводами ставят на вторую ступень
и дают предпочтение
чувству и фантазии, говоря, что этими духовными орудиями скорее
и вернее человек может достигнуть познания сущности мирового бытия
и что путем ума человек идет черепашьим шагом, а
чувством и созерцанием он возлетает, как орел.
А они требуют, чтоб я вместо живой речи, направляемой от души к душе, делал риторические упражнения
и сими отцу Троадию доставлял удовольствие чувствовать, что в церкви минули дни Могилы, Ростовского Димитрия
и других светил светлых, а настали иные, когда не умнейший слабейшего в
разуме наставляет, а обратно, дабы сим уму
и чувству человеческому поругаться.
— Но разве это может быть, чтобы в тебя заложено было с такой силой отвращение к страданиям людей, к истязаниям, к убийству их, чтобы в тебя вложена была такая потребность любви к людям
и еще более сильная потребность любви от них, чтобы ты ясно видел, что только при признании равенства всех людей, при служении их друг другу возможно осуществление наибольшего блага, доступного людям, чтобы то же самое говорили тебе твое сердце, твой
разум, исповедуемая тобой вера, чтобы это самое говорила наука
и чтобы, несмотря на это, ты бы был по каким-то очень туманным, сложным рассуждениям принужден делать всё прямо противоположное этому; чтобы ты, будучи землевладельцем или капиталистом, должен был на угнетении народа строить всю свою жизнь, или чтобы, будучи императором или президентом, был принужден командовать войсками, т. е. быть начальником
и руководителем убийц, или чтобы, будучи правительственным чиновником, был принужден насильно отнимать у бедных людей их кровные деньги для того, чтобы пользоваться ими
и раздавать их богатым, или, будучи судьей, присяжным, был бы принужден приговаривать заблудших людей к истязаниям
и к смерти за то, что им не открыли истины, или — главное, на чем зиждется всё зло мира, — чтобы ты, всякий молодой мужчина, должен был идти в военные
и, отрекаясь от своей воли
и от всех человеческих
чувств, обещаться по воле чуждых тебе людей убивать всех тех, кого они тебе прикажут?
Она побежала в свою комнату молиться
и просить света
разума свыше, бросилась на колени перед образом Смоленской божьей матери, некогда чудным знамением озарившей
и указавшей ей путь жизни; она молилась долго, плакала горючими слезами
и мало-помалу почувствовала какое-то облегчение, какую-то силу, способность к решимости, хотя не знала еще, на что она решится, это
чувство было уже отрадно ей.
Ипполит. Это много выше твоего
разума. Есть люди глупые
и закоснелые; а другие желают, в своих понятиях
и чувствах, быть выше.
— Хорошо-с. Значит, как желудок хочет есть, так нравственное
чувство хочет, чтобы мы любили своих ближних. Так? Но естественная природа наша по себялюбию противится голосу совести
и разума,
и потому возникает много головоломных вопросов. К кому же мы должны обращаться за разрешением этих вопросов, если вы не велите ставить их на философскую почву?
Чувство божественного смиренья
и кротости в лице Пречистой Матери, склонившейся над младенцем, глубокий
разум в очах Божественного Младенца, как будто уже что-то прозревающих вдали, торжественное молчанье пораженных божественным чудом царей, повергнувшихся к ногам его,
и, наконец, святая, невыразимая тишина, обнимающая всю картину, — всё это предстало в такой согласной силе
и могуществе красоты, что впечатленье было магическое.
Какая тонкость
разума,
чувства и выражений!
Грустно
и отрадно было его видеть в этот предсмертный период жизни:
разум его просветлел, самосознание
и чувство совести к нему возвратились; он оценил, наконец, достоинство Лиды
и привязался к ней, как малый ребенок, никуда ее не отпускал от себя, целовал у нее беспрестанно руки
и все просил прощения за прошедшую жизнь.
Как истинный
и высокий поэт, Кольцов никогда не предавался одному только безотчетному
чувству, без всякого участия
разума.
Бог его знает, заговорил ли в нем книжный
разум, или сказалась неодолимая привычка к объективности, которая так часто мешает людям жить, но только восторги
и страдание Веры казались ему приторными, несерьезными,
и в то же время
чувство возмущалось в нем
и шептало, что всё, что он видит
и слышит теперь, с точки зрения природы
и личного счастья, серьезнее всяких статистик, книг, истин…
Разум мой сознает свою любящую природу в этой мысли, —
и то, что мы называем
чувством, есть полное одобрительное действие нашего разумения на весь организм».
И перед этим охватившим меня
чувством стали бледны
и бессильны все доводы моего
разума и знания.
Если в старину, когда каждый народ подчинялся одной неограниченной власти своего верховного обоготворяемого владыки
и представлялся сам себе как бы островом среди постоянно стремящегося залить его океана, если тогда патриотизм
и имел смысл
и представлялся добрым делом, то в наше время, когда пережитое уже народами
чувство требует от людей прямо противоположного тому, чего требует их
разум, нравственное
чувство, религия — признания равенства
и братства всех людей, патриотизм не может представляться не чем иным, как только самым грубым суеверием.
Когда мир начал существовать,
разум сделался его матерью. Тот, кто сознает, что основа жизни его — дух, знает, что он находится вне всякой опасности. Когда он закроет уста
и затворит врата
чувств в конце жизни, он не испытает никакого беспокойства.
Т. 5. С. 296).],
и в то же время оно притязает на объективность
и общезначимость своих оценок, что
и приводит Канта к постановке вопроса: «как возможны синтетические суждения a priori в области эстетики?» Художественный вкус поэтому становится у Канта «Vermögen» [Способность, возможность, сила (нем.).]
и рассматривается как аналогичная
разуму способность a priori оценивать сообщаемость (Muttheilbarkeit)
чувств, которые связаны с данным представлением (без посредства понятия) (160) [«Вкус можно было бы даже определить как способность суждения о том, чему наше
чувство придает всеобщую сообщаемостъ без посредства понятия» (Кант
И. Соч...
Для того чтобы схемы понятий наполнялись жизненным содержанием
и в сети
разума уловлялась действительная, а не воображаемая рыба, надо, чтобы познание имело орган такого удостоверения действительности,
чувство реальности, которая не разлагается на отдельные признаки вещи, но их связывает собой в бытии.
Кант хочет удержать религиозную веру на той степени сознательности, какую вмещает «практический
разум»,
и, делая ее слепой
и алогичной, низводит на степень шлейермахеровского
чувства.
Всегда, сколько ни помнила себя Лиза, жила она по добру
и по правде, никогда ее сердце не бывало причастно ни вражде, ни злой ненависти,
и вдруг в ту самую минуту, что обещала ей столько счастья
и радостей, лукавый дух сомненья тлетворным дыханьем возмутил ее мысли, распалил душу злобой, поработил ее
и чувства,
и волю,
и разум.
«Любовь не есть вывод
разума, а есть сама радостная деятельность жизни, которая со всех сторон окружает нас… Люди грубыми руками ухватывают росток любви
и кричат: «вот он, мы нашли его, мы теперь знаем его, взрастим его. Любовь, любовь! высшее
чувство, вот оно!»
И люди начинают пересаживать его, исправлять его
и захватывают, заминают его так, что росток умирает, не расцветши,
и те же или другие люди говорят: все это вздор, пустяки, сентиментальность».
Когда Дионис нисходит в душу человека,
чувство огромной полноты
и силы жизни охватывает ее. Какие-то могучие вихри взвиваются из подсознательных глубин, сшибаются друг с другом, ураганом крутятся в душе. Занимается дух от нахлынувшего ужаса
и нечеловеческого восторга,
разум пьянеет,
и в огненном «оргийном безумии» человек преображается в какое-то иное, неузнаваемое существо, полное чудовищного избытка сил.
Общее было в то время, обоих сильно
и глубоко мучившее, — «
чувство зависимости», — зависимости «души» человека от сил, стоящих выше его, — среды, наследственности, физиологии, возраста; ощущение непрочности всего, к чему приходишь «
разумом», мыслью.
Стоит человеку признать свою жизнь в стремлении к благу других,
и уничтожается обманчивая жажда наслаждений; праздная же
и мучительная деятельность, направленная на наполнение бездонной бочки животной личности, заменяется согласной с законами
разума деятельностью поддержания жизни других существ, необходимой для его блага,
и мучительность личного страдания, уничтожающего деятельность жизни, заменяется
чувством сострадания к другим, вызывающим несомненно плодотворную
и самую радостную деятельность.
Если же люди употребляют свой
разум на то, чтобы оправдывать
и усиливать то животное, неблагое
чувство, которое они называют любовью, придавая этому
чувству уродливые размеры, то это
чувство становится не только не добрым, но делает из человека — давно известная истина — самое злое
и ужасное животное.
Начало любви, корень ее, не есть порыв
чувства, затемняющий
разум, как это обыкновенно воображают, но есть самое разумное, светлое
и потому спокойное
и радостное состояние, свойственное детям
и разумным людям.
И разум,
и рассуждение,
и история,
и внутреннее
чувство — всё, казалось бы, убеждает человека в справедливости такого понимания жизни; но человеку, воспитанному в учении мира, всё-таки кажется, что удовлетворение требований его разумного сознания
и его
чувства не может быть законом его жизни.
И вот, как ключ, сделанный только к этому замку, человек в душе своей находит
чувство, которое дает ему то самое благо, на которое, как на единственно возможное, указывает ему
разум.
И чувство это не только разрешает прежнее противоречие жизни, но как бы в этом противоречии
и находит возможность своего проявления.
Отовсюду звучали песни. В безмерном удивлении, с новым, никогда не испытанным
чувством я шел
и смотрел кругом. В этой пьяной жизни была великая мудрость. О, они все поняли, что жизнь принимается не пониманием ее, не нахождениями
разума, а таинственною настроенностью души.
И они настраивали свои души, делали их способными принять жизнь с радостью
и блаженством!.. Мудрые, мудрые!..
Потерял я
разум и начал объяснять ей свои любовные
чувства…
«Романтизм соподчиняет понятие интуиции, а в более общей форме он соподчиняет познание
чувству и воле» (с. 7), в то время как классицизм соподчиняет волю
и чувство разуму как способности строить понятия.].
— В Гельмет, к баронессе Зегевольд, ко дню рождения ее дочери Луизы, с которою познакомил пастор свою Кете ради милостивого покровительства сироте на будущие времена
и с которою, между тем, вопреки неравенства состояний их, соединили ее узами дружбы нежные, благородные
чувства и особенное друг к другу влечение,
разумом не определяемое
и часто не постигаемое.
Наплакавшись вдоволь, молодые девушки кончили тем, что помирились,
и Наталья Федоровна начала утешать Катю, представляла ей, что
разум должен руководить
чувством и что отчаяние есть позорная слабость
и тяжкий смертный грех.
— По
разуму вещей это так, — согласился он. — Но все же надо действовать пока осторожнее… Чтобы разрешить вопрос о их взаимных
чувствах, я на днях познакомлю их. У Владимира нет отца, нет даже, кроме меня, покровителя, за него некому заслать сватов, так я сам буду его сватом перед самим собою
и моей дочерью…
Есть случаи, где просто лучше плакать, где вопли «прими»
и «прости» пристойней рацей, которые иной как пойдет разводить, так
и договорится до чего-нибудь такого, чтт либо оскорбляет
разум, либо оскорбляет
чувство.
Необходимо освободиться от старой русской чувствительности, от ложной сострадательности
и сентиментальности, от исключительной власти
чувств и эмоций, в которых тонет воля
и разум.
Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих
чувств и своего
разума, итти на Восток с Запада
и убивать себе подобных, точно так же как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.